Хорал [litres] - Кент Харуф

– Что дальше? – спросила она. – Читайте.

– Ваниль.

– Наверху. На средней полке. А потом?

– Пищевая сода.

– Там, – указала она. – Что-то еще?

– Нет. Это все.

– Ладно, – сказала она. – Теперь понимаете? Если умеете читать, то и готовить сможете. Всегда сможете накормить себя. Запомните это. Я не просто так тут болтаю. Когда вернетесь домой – тоже. Понимаете, о чем я?

Они серьезно смотрели на нее. Бобби перечитал напечатанный на картонке рецепт.

– Что значит «взбить»? – спросил он.

– Где?

– Тут написано «взбить масло с сахаром».

– Это значит растереть их, пока смесь не станет мягкой, – объяснила она. – Как густой крем.

– О.

– Для этого пользуются вилкой.

Они начали смешивать все в миске, а она стояла рядом и наблюдала, советовала, затем они ложками выложили тесто на смазанный маслом противень и поставили его в духовку.

– Я тут подумала, – сказала старушка. – Хочу показать вам кое-что. Пока мы ждем.

Она прошаркала в соседнюю комнату и вернулась с плоской потрепанной картонной коробкой, поставила ее на стол, сняла крышку и показала им фотографии, которые часто перебирала долгими днями и вечерами своей одинокой жизни – вынимала, разглядывала и возвращала в большой черный старинный альбом. На всех фотографиях был запечатлен ее сын, Альберт.

– Это он, – сообщила им она.

Ее запачканный табаком палец указал на одну из фотографий:

– Это мой сын. Он погиб на войне. В Тихом океане.

Мальчики склонились, чтобы рассмотреть его.

– Это мой Альберт в морской форме. Это моя любимая фотография сына, когда он уже вырос. Видите, как он смотрит? О, он был красивым мальчиком.

Это был высокий худой юноша в темно-синей парадной морской форме, в белой матросской шапочке, лихо заломленной на затылок, в блестящих ботинках. На фото он щурился на солнце. Позади него стояло лиственное дерево, бросавшее густую тень. Улыбался он ослепительно.

– Каждый день его вспоминаю, – проговорила она. – Тоскую до сих пор.

Она перевернула страницу, и на следующей тот же юноша обнимал стройную женщину с темными волнистыми волосами в белом габардиновом платье.

– А это кто? – спросили они. – Эта дама рядом с ним?

– А вы как думаете?

Они пожали плечами. Они не знали.

– Это я. Не догадались?

Они повернулись посмотреть на нее, разглядывали ее лицо.

– Так я когда-то выглядела, – сообщила она. – Я тоже когда-то была молодой, разве вы не знали?

Ее лицо было совсем близко к их лицам, старое, в очках, в пигментных пятнах; у старухи были мягкие обвисшие щеки, поредевшие волосы собраны сзади. Она пахла сигаретным дымом. Мальчики снова посмотрели на фото, где она была молодой женщиной в красивом белом платье, рядом с сыном.

– Тогда Альберт приехал домой в последний раз, – сказала она.

– А где был его отец? – спросил Айк. – Он тоже был дома?

– Нет, не был.

Ее голос изменился. Теперь он звучал горько, устало.

– Он тогда уже уехал. Его отца нигде не было. Вот так-то.

Бобби сказал:

– А наша мама теперь в Денвере.

– О! – воскликнула она.

Посмотрела на них. Их лица были совсем близко.

– Да, полагаю, я что-то слышала.

– Она только снимала тот дом, – пояснил Айк. – Теперь она в Денвере, живет у сестры.

– Ясно.

– Очень скоро мы поедем ее навестить. На Рождество.

– Это ведь хорошо. Должно быть, ей страшно вас не хватает. Мне бы не хватало. Как воздуха. Я в этом уверена.

– Она иногда звонит нам, – сказал Айк.

Таймер в духовке прозвенел. Они вынули первую порцию овсяного печенья, и теперь в темной кухоньке стоял запах корицы и свежей выпечки. Мальчики сели за стол и принялись есть печенье, запивая молоком, которое миссис Стирнз налила им в голубые стаканы. Она стояла у стола, смотрела на них и отхлебывала из кружки горячий чай, откусывая потихоньку печенье, но она не была голодна. Потом она закурила, сбрасывая пепел в раковину.

– Вы, мальчики, не слишком-то разговорчивы, – заметила она. – Интересно, о чем вы все время думаете?

– Насчет чего?

– Насчет всего. Например, о печенье, которое испекли.

– Вкусное, – сказал Айк.

– Можете забрать его с собой домой, – предложила она.

– А вы его не хотите?

– Возьму несколько. Заберите остальное домой, когда будете уходить.

Гатри

Мэгги Джонс сказала:

– Ты ведь еще не уходишь?

Гатри стоял в коридоре с зимним пальто в руке, а позади Мэгги другие учителя стояли группками, держа в руках бумажные тарелочки с едой, пили и болтали, некоторые сидели в креслах и на диване. В углу гостиной одна учительница слушала отца Мэгги Джонс. Старик был в вельветовой рубашке с зеленым галстуком; он бурно жестикулировал, рассказывал ей что-то, какую-то древнюю историю из своей молодости.

– Что так скоро? – спросила Мэгги. – Ведь еще рано.

– Я не большой любитель таких вещей, – ответил Гатри. – Пожалуй, пойду.

– Куда ты?

– Загляну выпить в «Спуск». Почему бы тебе не присоединиться?

– Не могу же я оставить гостей. Ты ведь знаешь.

Гатри надел пальто и застегнул молнию.

– Дождись меня, – попросила она. – Я присоединюсь к тебе, как только смогу.

– Ладно. Но не знаю, как долго я там пробуду.

Он открыл дверь и вышел наружу. Воздух тут же обдал холодом лицо, уши, нос. Вдоль всей улицы, возле ее дома и за углом стояли припаркованные автомобили. Он прошел полквартала и сел в свой пикап. Машина поворчала, но завелась, и Гатри засунул руки в карманы, подождал с минуту, пока она прогреется, затем выехал на дорогу. Миновав три квартала на юг по почти пустому шоссе, он остановился на заправке, не заглушая двигатель, купил пачку сигарет, развернулся и проехал еще пару кварталов на восток, к бару и грилю «Спуск». Внутри было дымно, кто-то завел музыкальный аппарат. Обычная толпа для субботнего вечера.

Он сел за барной стойкой, подошел Монро, вытирая руки белым полотенцем.

– Том, что будешь?

Гатри заказал пиво, Монро налил и поставил перед ним бокал. Потер пятно на полированном дереве, но это оказался рисунок самой древесины.

– Хочешь открыть счет?

– Не думаю.

Гатри передал ему банкноту, Монро отошел, взял из кассы перед большим зеркалом сдачу, вернулся и положил купюры и монеты возле бокала.

– Кто-то выступает?

– Еще рано, – ответил Монро.

Он ушел в бар, а Гатри огляделся. Трое или четверо мужчин слева, за ними посетители в полукабинетах, еще люди в дальней комнате за столами, в полукабинетах и за столом с шафлбордом[14] у стены. Джуди, секретарша из старшей школы, сидела с другой женщиной за одним из столиков. Она увидела, что он смотрит на нее, подняла бокал и помахала ему двумя пальцами, как молоденькая девушка. Он кивнул